— Да, — она поцеловала меня. — Теперь пойди побегай на лыжах.

Антонио ждал меня.

— Я и сам догадался, что у вас нет с собой смокинга, — сказал он. — Примерьте-ка эту курточку.

Смокинг был узковат, но в общем подошел. Антонио, удовлетворенно посвистывая, вытащил весь костюм.

— Завтра будет очень весело, — заявил он. — К счастью, вечером в конторе дежурит маленькая секретарша. Старуха Рексрот не выпустила бы нас. Ведь официально всё это запрещено. Но неофициально… мы, разумеется, уже не дети.

Мы отправились на лыжную прогулку. Я успел уже обучиться, и нам теперь не нужно было ходить на учебное поле. По пути мы встретили мужчину с бриллиантовыми кольцами на руках, в полосатых брюках и с пышным бантом на шее, как у художников.

— Комичные особы попадаются здесь, — сказал я.

Антонио засмеялся:

— Это важный человек. Сопроводитель трупов.

— Что? — спросил я изумленно.

— Сопроводитель трупов, — повторил Антонио. — Ведь здесь больные со всего света. Особенно много из Южной Америки. А там семьи чаще всего хотят хоронить своих близких у себя на родине. И вот такой сопроводитель за весьма приличное вознаграждение доставляет их тела куда следует в цинковых гробах Благодаря своему занятию эти люди становятся состоятельными и много путешествуют. Вот этот, например, на службе у смерти сделался настоящим денди, как видите.

Мы еще некоторое время шли в гору, потом стали на лыжи и понеслись. Белые холмы то поднимались, то опускались, а сзади нас мчался с лаем, то и дело окунаясь по грудь в снег, Билли, похожий на красно-коричневый мяч. Теперь он опять ко мне привык, хотя часто по пути вдруг поворачивал и с откинутыми ушами стремительно мчался назад в санаторий.

Я разучивал поворот «Христиания», и каждый раз, когда я скользил вниз по откосу и, готовясь к рывку, расслаблял тело, я думал "Вот если теперь удастся и я не упаду, Пат выздоровеет". Ветер свистел мне в лицо, снег был тяжелым и вязким, но я каждый раз поднимался снова, отыскивал всё более крутые спуски, все более трудные участки, и, когда снова и снова мне удавалось повернуть не падая, я думал: "Она спасена". Знал, что это глупо, и все же радовался, радовался впервые за долгое время.

В субботу вечером состоялся массовый тайный выход. По заказу Антонио несколько ниже по склону в стороне от санатория были приготовлены сани. Сам он, весело распевая, скатывался вниз с откоса в лакированных полуботинках и открытом пальто, из-под которого сверкала белая манишка.

— Он сошел с ума, — сказал я.

— Он часто делает так, — сказала Пат. — Он безмерно легкомыслен. Только поэтому он и держится, иначе ему трудно было бы всегда сохранять хорошее настроение.

— Но зато мы тем тщательнее упакуем тебя.

Я обернул ее всеми пледами и шарфами, которые у нас были. И вот санки покатились вниз. Образовалась длинная процессия. Удрали все, кто только мог. Можно было подумать, что в долину спускается свадебный поезд, так празднично покачивались в лунном свете пестрые султаны на конских головах, так много смеялись все и весело окликали друг друга. Курзал был убран роскошно. Когда мы прибыли. танцы уже начались. Для гостей из санатория был приготовлен особый угол, защищенный от сквозняков и открытых окон. Было тепло, пахло цветами, косметикой и вином.

За нашим столом собралось очень много людей. С нами сидели русский, Рита, скрипач, какая-то старуха, дама с лицом размалеванного скелета, при ней пижон с ухватками наемного танцора, а также Антонио и еще несколько человек.

— Пойдем, Робби, — сказала Пат, — попробуем потанцевать.

Танцевальная площадка медленно вращалась вокруг нас. Скрипка и виолончель вели нежную и певучую мелодию, плывшую над приглушенными звуками оркестра. Тихо шуршали по полу ноги танцующих

— Мой милый, мой любимый, да ведь ты, оказывается, чудесно танцуешь, — изумленно сказала Пат.

— Ну, уж чудесно…

— Конечно. Где ты учился?

— Это еще Готтфрид меня обучал, — сказал я.

— В вашей мастерской?

— Да. И в кафе «Интернациональ». Ведь для этого нам нужны были еще и дамы. Роза, Марион и Валли придали мне окончательный лоск. Боюсь только, что из-за этого у меня не слишком элегантно получается.

— Напротив. — Ее глаза лучились. — А ведь мы впервые танцуем с тобой, Робби.

Рядом с нами танцевали русский с испанкой. Он улыбнулся и кивнул нам Испанка была очень бледна. Черные блестящие волосы падали на ее лоб, как два вороньих крыла. Она танцевала с неподвижным серьезным лицом. Ее запястье охватывал браслет из больших четырехгранных смарагдов. Ей было восемнадцать лет. Скрипач из за стола слетал за нею жадными глазами.

Мы вернулись к столу.

— А теперь дай мне сигаретку, — сказала Пат.

— Уж лучше не надо, — осторожно возразил я

— Ну только несколько затяжек, Робби Ведь я так давно не курила. — Она взяла сигарету, но скоро отложила ее. — А знаешь, совсем невкусно. Просто невкусно теперь.

Я засмеялся: — Так всегда бывает, когда от чего-нибудь надолго отказываешься.

— А ты ведь от меня тоже надолго отказался? — спросила она.

— Но это только к ядам относится, — возразил я. — Только к водке и к табаку.

— Люди куда более опасный яд, чем водка и табак, мой милый.

Я засмеялся:

— Ты умная девочка, Пат.

Она облокотилась на стол и поглядела на меня:

— А ведь по существу ты никогда ко мне серьезно не относился, правда?

— Я к себе самому никогда серьезно не относился, Пат, — ответил я.

— И ко мне тоже. Скажи правду.

— Пожалуй, этого я не знаю. Но к нам обоим вместе я всегда относился страшно серьезно. Это я знаю определенно.

Она улыбнулась. Антонио пригласил ее на следующий танец. Они вышли на площадку. Я следил за ней во время танца. Она улыбалась мне каждый раз, когда приближалась. Ее серебряные туфельки едва касались пола, ее движения напоминали лань.

Русский опять танцевал с испанкой. Оба молчали. Его крупное смуглое лицо таило большую нежность. Скрипач попытался было пригласить испанку. Она только покачала головой и ушла на площадку с русским.

Скрипач сломал сигарету и раскрошил ее длинными костлявыми пальцами. Внезапно мне стало жаль его. Я предложил ему сигарету. Он отказался.

— Мне нужно беречься, — сказал он отрывисто.

Я кивнул.

— А вон тот, — продолжал он, хихикая, и показал на русского, — курит каждый день по пятьдесят штук.

— Ну что ж, один поступает так, а другой иначе, — заметил я.

— Пусть она теперь не хочет танцевать со мной, но всё равно она еще мне достанется.

— Кто?

— Рита.

Он придвинулся ближе:

— Мы с ней дружили. Мы играли вместе. Потом явился этот русский и увлек ее своими разглагольствованиями. Но она опять мне достанется.

— Для этого вам придется очень постараться, — сказал я. Этот человек мне не нравился.

Он разразился блеющим смехом:

— Постараться? Эх вы, невинный херувимчик! Мне нужно только ждать.

— Ну и ждите.

— Пятьдесят сигарет, — прошептал он. — Ежедневно. Вчера я видел его рентгеновский снимок. Каверна на каверне. Можно сказать, что уже готов. — Он опять засмеялся. — Сперва у нас с ним всё было одинаково. Можно было перепутать наши рентгеновские снимки. Но видали бы вы, какая разница теперь. Я уже прибавил в весе два фунта. Нет, милейший. Мне нужно только ждать и беречься. Я уже радуюсь предстоящему снимку. Сестра каждый раз показывает мне. Теперь только ждать. Когда его не будет, наступит моя очередь.

— Что ж, это тоже средство, — сказал я.

— Тоже средство? — переспросил он. — Это единственное средство, сосунок вы этакий! Если бы я попытался стать ему на пути, я потерял бы все шансы па будущее. Нет, мой милый новичок, мне нужно дружелюбно и спокойно ждать.

Воздух становился густым и тяжелым. Пат закашлялась. Я заметил, как при этом она испуганно на меня посмотрела, и сделал вид, будто ничего не слышал. Старуха, увешанная жемчугами, сидела тихо, погруженная в себя. Время от времени она взрывалась резким хохотом. Потом опять становилась спокойной и неподвижной. Дама с лицом скелета переругивалась со своим альфонсом. Русский курил одну сигарету за другой. Скрипач давал ему прикуривать. Какая-то девушка внезапно судорожно захлебнулась, поднесла ко рту носовой платок, потом заглянула в него и побледнела.